Если взращу. Если тьма и безумие не поглотят меня прежде срока.
-А ты не боишься, что однажды, – она подалась вперед, щекотнув лоб выбившимся из венка колоском, и чуть слышно прошептала, – кто-нибудь захочет поохотиться на тебя?
Я не успел ответить – лес ожил, раскололся сотнями трещин, в которых зашуршали осторожные шаги. Они не спешили, но и не таились – вооруженные люди в бронях, с новыми оберегами навыпуск. Последним из тени выступил волхв в просторном белом одеянии. Оберег на золотой цепи лучился драгоценными камнями. Волхв торопливо окинул поляну взглядом, лишний раз убеждаясь в своем преимуществе, и, успокоенный, самодовольно заключил:
– Вот ты нам и попался, проклятый демон!
– Обычно люди называют меня иначе, – спокойно ответил я, прислоняясь к выворотню. Бугристая, пропитанная солнцем кора надежной броней закрыла спину. Светловолосая с неспешной сноровкой отодвинулась на пяток локтей – ни дать, ни взять, прикорнувшая на завалинке кошка, потеснившаяся ради севшего рядом гостя.
– Ибо не ведают твоей подлинной сути! – Высокомерно возразил он. – В неведении своем они молятся подобной погани и кладут ей кровавые требы на хулу истинному богу, слепо веруя в твою власть над солнцем, ветром, дождем и громом небесным, ниспосланными свыше…
Тучи отозвались негодующим ворчанием. Я поневоле улыбнулся, глядя на заметно поскучневших воинов. Не так уж слепо.
– Я не прошу верить в меня и не мешаю верить в других. Что еще тебе от меня надобно, волхв?
– Волхвами кличь своих прислужников, холодеющих в овражной грязи, – окрысился тот, сдвигая кустистые брови, – мы разрушили твое богомерзкое капище, порубили и побросали в реку кумиров и идолищ…
– Мое? – Я издевательски вскинул брови. – Я там не бываю. Те, кому я действительно нужен, находят меня и без вытесанных в дереве ликов.
– Отныне им некого будет искать, – исподлобья ухмыльнулся волхв, сверкнув холодным волчьим взглядом, – со временем люди забудут самое твое имя, ибо истинные боги – бессмертны. А ты подохнешь здесь, сейчас, развеявшись пеплом без помощи живого огня!
– Все-то ты знаешь, волхв, – медленно проговорил я, плетью воли загоняя промельк страха обратно в логово. Он затаится там, не смея блеснуть в глазах и дрогнуть в голосе, но никуда не исчезнет, не подсобляя и противнику, – уж не обессудь, буду называть тебя по старинке, ты ведь меня тоже не больно привечаешь. А кто эта сметливая девка? Или нынче всякая коровница может ухватить мою стрелу голыми руками?
Волхв едва заметно скривил губы. Да уж, понимаю – излишне сметливая. Договорились, небось, изловить стрелу и сломать перед моим носом, ан не тут-то было! То ли просто заигралась, то ли пособника проучить надумала, чтоб ей, паршивке! Неохотно процедил:
– Бог избрал ее своим орудием, наделив особым даром.
– Попросту говоря, я – ведьма, – без тени смущения уточнила она.
Волхв поморщился, но возражать не посмел. Стрела сдерживала нас обоих. Но, чтобы сдержать саму стрелу, одного дара мало, необходимо знание.
– И кто же обучил ее ловить мои стрелы? Ты?
– Да, я! – Напыщенно подтвердил он. – Мне было ниспослано видение…
Он осекся под двумя презрительными усмешками – моей и ее.
И на миг мне показалось, что на поляне стоим только мы двое. Остальные не в счет, они лишь декорации неведомой игры, испытания, вещего сна, навеянного пытливым серым взглядом.
Но глухо лязгнули стрелы в чьем-то туле, выталкивая в беспощадную явь.
– Значит, ведьма, – помедлив, повторил я, – не менее богомерзкое, но куда более сговорчивое создание. Что он пообещал тебе? Деньги, власть? Избавление от костра?
Она неопределенно пожала плечами:
– А ты ничего не хочешь мне пообещать?
Волхв напрягся, стиснул кулаки, одаривая ведьму далеко не ласковым взглядом. Но я не замедлил с ответом:
– Я не плачу убийцам.
– Надо же, – оправившись от испуга, ехидно скривился волхв, – ты – да не платишь? Ты – идол воинов, идущих в бой с твоим именем на устах?!
– Я покровительствую воинам, – спокойно поправил я, – но войны затеваешь ты.
Иногда они прячутся в людях. Тогда их называют одержимыми – или святыми, не умея отличить святость от бесноватости.
Я смотрел сквозь его пустые глаза – в другие, исполненные злобного ликования. Он осклабился, догадавшись, что дальнейший разговор бесполезен; да и затевался-то ради насмешки, чтобы продлить долгожданный миг торжества.
Я узнал его. Это в него полетела моя стрела.
«Волхв» взмахнул рукой, побуждая приспешников натянуть луки. Те неохотно повиновались, но все медлили со стрельбой, переглядывались, косились на хмурое небо. Вот оно – близкое, подлинное, щетинится над головой, а нового бога что-то пока не видать, не спешит он со знамениями, утверждая в себе… Может, и нет его вовсе?
– Стреляйте же, – поторопил «волхв», чуя растущее смятение, – без стрелы он бессилен причинить вам зло!
«Почти бессилен» – мысленно поправился я. Не глядя, завел руку за спину, нащупал шершавую культю обломанного бурей сука, и в моей ладони он стал череном. Зашуршало светлое древесное лезвие, выскальзывая из ножен ствола.
Они ахнули и попятились. Люди боятся незнакомого, непонятного. Поэтому ими так легко управлять, укрепляя этот страх лживыми речами.
А ведь это всего лишь меч.
Чужое оружие побуждает схватиться за свое лучше любого приказа. Я чуть повел острием, и стрелы испуганно прыснули прочь. Я будто въяве услыхал негодующий вопль оголодавших наконечников и натужный стон древков.